Уровень сопротивления

Все начиналось, как обычный будничный день в суетливом мегаполисе. Его было бы сложно даже выделить из тысячи подобных промежутков времени, когда, словно заведенные игрушки, люди бегут туда и обратно, здороваются и прощаются, начинают работу с кружкой кофе и заканчивают мыслями о пиве, но этот запомнился мне на всю жизнь.

Была, видимо, плохая погода, потому что еще до пробуждения, во сне, я чувствовал, что голова гудит, как старая трансформаторная будка. А когда сотовый разбудил меня, стало окончательно ясно, что день будет замечательным в самом худшем значении этого слова. Голова казалась тяжелее остального тела. При малейших движениях мозг ударялся о стенки черепа и ныл от боли. Хотя и говорят, что мозг не чувствует боли.

Я подошел к окну и потянул штору в сторону. За окном был слабый, рассеянный бесконечной грязной ватой облаков свет. Листья на деревьях во дворе уже опали, а ветки еще не оделись зимним снегом. Их нагота удручала, сквозь решетку черных от влаги веток на меня смотрели трубы котельной с осыпавшимся то тут, то там кирпичом. Рядом с ржавыми контейнерами мусорки украдкой пил водку из пластиковой бутылочки дворник, оставив в стороне метлу и самодельную тележку на велосипедных колесах. Я задернул штору, пошел кипятить воду. 

Вместо бутербродов к наихудшему кофе на свете я сжевал горсть таблеток от головы. Натощак они должны лучше подействовать. Несмотря на уныние, мне предстояло выступать перед вкладчиками нашего паевого фонда и объяснить, почему динамика роста активов замедлилась, не разорятся ли они, в общем, как обычно: «кто виноват» и «что делать». Требовалось во чтобы то ни стало прийти в себя.

Я принял обжигающий душ, и, едва обсохнув во время дежурной глажки рубашки, стал облачаться в боевые доспехи. Брюки, носки, рубашка и галстук, который я не стал затягивать сильно, оставив немного свободы телу, которое и так стянуто ремнем, шнурками и манжетами.

По дороге до станции метро, я пытался думать о двух вещах одновременно: стоит ли мыть обувь, когда она тут же покрывается новым слоем грязи и о работе. Удручало и то, и другое. Бесконечная бессмысленная возня в грязи. Хотя в мои двадцать четыре работать в инвестиционном банке было еще терпимо, но уже сильно действовало на нервы. Ладно, если бы я разрабатывал сложные модели российского рынка срочных контрактов и помогал богатым людям становиться еще богаче за нескромный процент, как я мечтал, наверное, с самого первого курса «эконома». Сколько литературы было поглощено в перерывах между лекциями, по дороге в метро, когда вокруг только Донцовы, Робски и Коэльо. К чему просиживание допоздна на форумах, жаркие споры по фигурам графического анализа, десятки разработанных и отброшенных экспертов для торговли на биржах?

Вместо применения знаний мне приходится вести пространные и ничего не содержащие по сути речи, напичканные сложными для обывателя терминами только лишь для того, чтобы доверчивые и жадноватые олухи несли в наш инвестбанк гроши. В этом и есть отличие массового продукта от предложения для разборчивой публики: для мещанина достаточно делать видимость, экономя на качестве, на рисках и т.п. А для требовательных как раз и делается упор на качестве. Но так сложилось в этом мире, что последних по сравнению с серой массой гораздо меньше. Мир – это огромное стадо баранов, которое кому-то нужно стричь. И если не ты, то кто-то другой сделает это вместо тебя.

Однако мне от этого меньше не хотелось заниматься чем-то стоящим, вместо этого балагана. Даже наоборот, казалось, что из-за отсутствия этой «стоящей» деятельности жизнь настолько опостылела, что каждый новый день только усугублял депрессию.

Я подошел к входу в метро, эдакому дворцу советской архитектуры со старыми дверьми, у которых даже древесина на ручках истерлась от старости. В него заплывали и выплывали потоки людей. Я затормозил на минуту, чтобы всмотреться в лица людей. Полная женщина лет сорока с поросячьим лицом, лишенным какой-либо эмоции. Зачем ты живешь? Быдловатый обладатель кепки, седоватой щетины и пятидесятилетних морщин – что ты сделал запоминающегося за свою жизнь? Расфуфыренная девица в модных китайских подделках, болтающая по мобильнику – что ты хочешь получить от этой жизни? От этого непонятного, но, по всей видимости, очень ценного дара. Вам вообще это важно?

Мне никто не ответил. Только девушка, поймав мой взгляд, оценивающе осмотрела, и, фыркнув презрительно, побежала дальше к троллейбусам.

- Сучка драная, - в сердцах подумал я, и быстро успокоился, посмеявшись над собой. Зачем так переживать? Тем более что я действительно одет не по моде и ботинки серые от уличной грязи.

- Нужно встречаться с кем-то, наверное, - пришло в голову, но как только я представил, что нужно будет еще из кожи лезть, чтобы кому-то понравиться, то желание сразу пропало. Мне и так на работе хватает этого. Среди встречного потока проезжали порой весьма привлекательные лица противоположного пола. Я вспомнил студенчество. Вот было время веселое. Полуночные проказы, жизнь практически без обязательств. Жизнь сегодняшним днем, за которым маячила Большая Жизнь. Там должно было бы все по-серьезному, ну а пока можно было не “париться”. А сейчас если и вызвонить бывших подруг, то половина с детьми, другие живут с кем-то. В общем, им точно не до меня.

Я почувствовал, что разжеванные в кисло-горькую кашицу таблетки натощак наконец-то подействовали. Боль в голове стала всего лишь страшным ночным сном, кровь с легкостью забегала по шее и вверх. Я поймал себя на легком чувстве эйфории.

- Видимо, подсел, - промелькнуло на задворках сознания. Но сердце с каждым ударом прокачивало вверх легкость бытия, даже некоторую беззаботность. И вроде бы уже и люди вокруг не были такими ужасными. Я с разбегу втиснулся через открытые двери подошедшего вагона метро в плотную толпу с лихой мыслью «Поберегись!». На недовольные взгляды я улыбнулся так чудаковато, что никто ничего и не сказал, кроме пожилой женщины, которая пробормотала себе под нос чуть слышно: «С утра напился, а с виду приличный молодой человек».

Пока вагон ускорялся, тормозил и душераздирающе свистел на рельсах, хватая теплые сквозняки открытыми форточками, я проигрывал в голове ключевые моменты выступления, предвкушая доверчивые взгляды своей паствы, которая проглотит все, даже если я начну вдруг втирать им про символизм мандалы или про заговор жидомасонов. «В принципе жить можно», - подумал я, выходя на своей станции.

-----

Как только я прошел сквозь колонны в вестибюль станции, прогремел взрыв. Сначала был сильный звук, от которого зазвенело в ушах, словно рядом со мной упал многотонный кусок стены. Сразу после звука начали падать люди, словно кости домино. Повалил дым с едким запахом, кое-где через его черноту пробивался свет кучи горящих обломков бомбы. Люди, кто был на ногах, бежали от эпицентра с перекошенными лицами. Ни следа от достоинства и даже у некоторых гордыни, которые были на их лицах всего минуту назад. Один я стоял как вкопанный. Слезились глаза, звуки доносились как сквозь подушку, натянутую на голову, когда тебя будят раньше положенного. Я стоял и просто не верил в происходящее.

И тут произошел второй взрыв. Мне словно отвесили подзатыльник лопатой. Я даже ничего подумать не успел, просто отключился.

Я стал снова осознавать себя, только когда меня по щекам кто-то резко шлепнул. Это был мужчина в ободранной куртке, старой шапке с катышками и потертых брюках. От его рук пахло табаком так, что даже скрутило.

- Ты как? Жив, вроде? Стоять можешь? - от него еще и несло зубным камнем и запахом заядлого курильщика, но я был рад, что он меня привел в чувство. Он был первым человеком в этой жизни после “смерти”. Я кивнул и попробовал встать. Левая нога подвела, пришлось схватиться за мужика. Он медленно посадил меня на гранит, и задрал левую штанину. Там была рваная рана от осколка. Странно, но боли я не чувствовал, ни отвращения, которое возникает при виде внутренностей, глубоких порезов и тому подобного. Просто отрешенный интерес. Мужик достал и недр пуховика платок, перевязал туго ногу. Я очень надеялся, что он у него чистый, но что-то сказать просто не хватило сил.

- Ну как? Кровь вроде перестала. Давай, попробуй встать, - и потянул меня вверх под руку. - Меня зовут дядя Ваня.

- Спасибо, дядя Ваня, - я также представился. - Спасибо.

- Ты, давай, помогай лучше...

Я осмотрелся. И окончательно пришел в себя. Вокруг ещё лежали какие-то люди. Света было мало, видимо, часть светильников разбило взрывом, и еще плыл в воздухе все тот же дым. Я все еще воспринимал окружающее через пелену. Не верилось, но по полу медленно текла смешавшись с грязью кровь. Это мне напомнило мясные рынки, свиные рыла, рульки и такую же густоватую свекольного цвета кровь. На тех кто был около взрыва было жутко смотреть. Вроде бы лежит человеку на полу, раскинув ноги, руки, взгляд ползет вверх и натыкается на голову которая больше похожа на расколовшийся арбуз. Кто-то полз, кто-то ныл так, что хотелось закрыть уши и не слышать этого, но звук уже буравил мозг. Было просто жутко. Люди, как тряпичные куклы, которых порвали собаки.  

- Вот, женщина, вроде дышит, давай подымем, - дядя Ваня опять вывел меня из стопора. Я подошел к большой шубе, внутри нее была женщина. Она лежала на животе, раскинув ноги и руки в стороны, лицом на грязном полу. Я наклонился поближе, чтобы понять – она хотя бы дышит или нет. Вблизи оказалось, что она бесшумно плачет от страха и бессилия.

- Женщина вставайте, - я потянул ее слегка за руку. Мой голос показался чужим, надломленным, дрожащим. Она посмотрела на меня непонимающе, ее тушь растеклась вокруг глаз черными разводами. Я растерялся, потому что она не отреагировала на мои слова. Я попробовал еще раз более уверенно:

- Вставайте, вы живы, пойдемте наверх.

И еще настойчивее потянул ее за руку и стал приподнимать за локоть. Тут она вроде бы сориентировалась. Мы встали не с первой попытки, тетенька весила прилично, да еще и зарыдала с утроенной силой, когда увидела, что творилось вокруг. Вестибюль станции метро всегда впечатлял своей вечной архитектурой, дающий ощущение твердости и неизменности, и чувство безопасности (ведь не зря многие считают, что станции метро являются одновременно убежищами на случай ядерной войны). Однако сейчас все было похоже на поле боя: тела на полу, куски гранита, оторванные от стен, болты и обрезки арматуры, бурые следы от крови. И все было дымно, хотя частично дым вытягивало на поверхность и через вентиляцию. Женщина вдруг схватилась за меня, словно я был ее последней надеждой, и мы пошли туда, куда указывала вывеска «Выход в город». Когда мы доковыляли до эскалаторов, подъехали бригады “Скорых”, потому что вниз пробежали несколько медиков в зеленоватых халатах с металлическими чемоданчиками. За ними побежали еще то ли МЧСники, то ли еще какие-то «силовики». Для меня в тот момент восприятие сузилось до очередной ступеньки, что я преодолевал с непосильной ношей, но нужно было идти вверх. Женщина то и дело теряла сознание. Я гадал, что с ней не так, ведь она вроде не была ранена. Однако, в конце концов, мы вышли на поверхность.

У выхода из метро мою ношу приняли два медбрата. Я стоял пошатываясь и смотрел, как уводят в ближайшую машину «Скорой помощи» меховую шубу. Из-за туч вышло солнце и ослепило меня. Я закрыл лицо от света рукой и обратил внимание, что вход в метро оцеплен и что собравшаяся толпа смотрит на меня. Мне стало неловко, и я нашел себе благородный предлог спуститься еще раз вниз, чтобы помочь кому-нибудь выбраться из ада. У входа меня остановил медбрат с густыми бровями и неподвижным лицом. Когда он со мной заговорил, у него двигались только губы, словно остальное лицо было просто маской.

- Пацан, тормози. Иди, присядь.

- Да куда “присядь”?! Там же народу куча!

- Там уже все схвачено, МЧСники вынесут остальных, если кто жив. Там уже ФСБ все осматривает, лучше не суйся. Ты и так помог. Пойдем я тебе ногу перевяжу.

Я глянул вниз, действительно перевязка от длительной ходьбы съехала в бок, брюки опять были влажные. И пришла боль. Удивительно, но пока на нее не обращаешь внимание, ее вроде бы и нет. Но стоит только раз на ней сконцентрироваться, как сразу она заполняет все сознание. До “Скорой” я еле доковылял с помощью медбрата Юры, как он представился. Мы оказались внутри машины, на носилках уже кто-то лежал в верхней одежде и без сознания. К руке с задранным рукавом была подсоединена капельница. Я даже не стал искать, куда ранило бедолагу, я просто сел у лавку у стены. Пока медбрат рылся в лекарствах, я смотрел в окошко. Мимо меня пронесли человека с закрытыми глазами на носилках. Это был дядя Ваня. Я выкарабкался из машины, проигнорировав окрик Юры, и догнал носилки. Ребята, которые их держали, обернулись, и один из них спустя мгновение понял мой вопросительный взгляд:
- Иди, пацан, ему уже не поможешь. Видно сердце не выдержало, ран нет. Пульса тоже. Иди-иди, куда шел. 
Подошел Юра, потянул обратно.
- Куда ты поперся, елы-моталы, разбегался с огромной дырой в ноге. Сиди, пока я тебя не привязал к месту. 
Меня охватила злость и обида на всех. Что же это такое?! Дядя Ваня, как же так. Да еще этот Юра, ничего не понимает, захотелось двинуть ему как следует. Но я не драчун по природе. Я просто отмахнулся от него, и сам залез обратно в "Скорую помощь". Медбрат дал мне каких-то таблеток, я проглотил, даже не спросив, что это было. Минут через пять, пока он колдовал над ногой, боль утихла, я слегка обмяк, и незаметно для себя отключился.

Меня положили в гнойное отделение больницы скорой помощи. Врач сказал, что буду ходить через пару недель, если не буду лазить грязными руками под бинты.

Первые двое суток было тяжело. Делать было абсолютно нечего, спать не получалось. Думать тоже не хотелось, потому что сразу перед глазами появлялись сцены со станции метро. Мертвые люди, которые еще только что были живы. Спасал телевизор в холле. Правда к третьему дню раздражение от тупости и однообразности происходящего на экране пересилило страхи. Я стал проводить большую часть дня глядя в потолок и прислушиваясь к себе. Я пытался понять свои эмоции, мне нужно было принять это событие.

Увидеть столько напрасных смертей, столкнуться с ней лицом к лицу было ужасно. Смерть вдруг стала не просто далекой перспективой в старости, она оказалась рядом, и я избежал участи других лишь по чистой случайности. Мир больше не казался безопасным местом, везде таилась смерть. В дрожащих руках медсестры во время укола, в некачественной еде больницы, под колесами машины пьяного или неосторожного водителя, в любой большой сумке на вокзале или остановке. От этих мыслей хотелось убежать, зарыться в глубокое убежище или как в детстве накрыться с головой в одеяло и надеяться, что зло уйдет само.

            Неужели никто не мог предупредить этот теракт? Как могли проворонить ФСБ, МВД и остальные структуры эти бомбы? Должны же были проверять всяких экстремистов, за что им платят деньги? Почему все меры по усилению порядка и безопасности принимаются только после(!) теракта? Кому они нужны?

Глупые все это вопросы, конечно. Все и так понятно умом, но сердцем не понять. Когда ты смотришь на то, как в секунды живые люди превращаются в кровавое тряпье. Это убивало своей необратимостью. Для них наступило «никогда». Они никогда больше не исполнят свои мечты, не сделают что-то загаданное, запланированное.

Я помню, как у тела молодой девушки распластался молодой человек и, держа ее окровавленную руку, плакал истошно. Он завывал, как бездомный пес. Было слышно обнаженную боль, злость и отчаяние. Для него весь мир перестал существовать, и когда его оттаскивали от трупа, он брыкался, заехал одному из медиков в нос, но потом его успокоили.

            В любую следующую минуту под тобой разверзнется земля и ты станешь лишь бледным куском неживой и разлагающейся плоти.

Чтобы заснуть я просил снотворное. Хоть после него и была тяжелая голова на утро, зато ночь была для меня единственным отдыхом от этих навязчивых мыслей. Словно меня выключали из розетки, и я спал без снов.

Прошло пять дней в этом полубреду. Я его так называю, потому что я постоянно видел перед глазами разные картины теракта, словно на мои глаза наложили пленку с фотографиями с места трагедии. На пятый день вечером я осознал, что мне всю жизнь придется жить с этой памятью. От этой безысходности хотелось повеситься. Все вокруг было ужасно, есть не хотелось, ложка выпадала из руки, а все внимание сконцентрировалось на паутинке, безжизненно колышущейся под потолком.
Незаметно для себя я уснул. Сон был полон абсурда. Моя койка соскользнула в пропасть и я, раскинув руки, хватаясь за пустоту, полетел вниз. Ощущение было реалистичным - у меня в животе было щекотно, или, как говорят, "порхали бабочки".  Я стал судорожно крутить головой, а вокруг что творилось! В техническом анализе - дисциплине, пытающейся объяснить поведение курсов акций и валют, очень распространены "свечные" графики. Прямоугольники с фитильками-"тенями" рисуются один за другим. Белый прямоугольник - цена идет вверх, черный - вниз. В своем полете я несся мимо верениц этих свечей на фоне сизой дымки, причем графики строились на моих глазах. Новые свечи появлялись одна за другой, на них тут же накладывали средние скользящие, прямые линии сверху и снизу от свечек, появлялись какие-то стрелочки - то ли указания для покупки, то ли продажи. Вдали они были белые, а вот рядом со мной - сплошь чернота. Угольные свечи тяжелыми кирпичами проносились мимо меня вниз, изредка замирая на одном уровне, кружась около меня и рисуя спиральные лестницы. Когда я повернул голову и посмотрел за плечо, там был длинный след из черных прямоугольников. Я сам был "марубодзу" - длинной черной свечей совсем без теней.
Куда я падал? Сколько мне лететь, и что меня там ждет? Об этом я тогда не думал, я смотрел на графики, автоматически находя знакомые последовательности. В любом хаосе этих черно-белых палочек можно их найти, и они словно маяки, сигнализирующие о приближении суши. Фигура, которую вырисовывал своим полетом я, была как раз одним из таких маяков. И говорил он о том, что где-то недалеко внизу есть уровень сопротивления. Я тут же развернул голову обратно. Подо мной еле видимый сквозь дымку тумана парил батут. Я перегруппировался так, чтобы попасть в него ногами, и как вовремя! Удар был страшный,я думал, что прорву на хрен материал, который так мучительно натянулся. Мне казалось, что я даже слышу напряжение его волокон. Жизнь застыла на долю секунды, которая могла бы запросто побить вечность по длительности. 
И батут выстрелил меня вверх. Я проводил его взглядом, рядом с ним из тумана появилась линия - уровень сопротивления. А прямо под моими ногами формировалась белая свеча-"марубодзу", светящаяся ослепительным светом, который озарял угольки окружающих меня черных графиков. Вот это разворот! Вокруг все стало уменьшаться, от высоты закружилась голова. Я запаниковал, пытаясь сохранить равновесие, и проснулся. 
Уткнувшись носом в подушку, пахнущую моим же потом, я вспоминал улетучивающиеся детали сна. В голове навязчивой мыслью сверлил мозг "уровень сопротивления". Когда цена акции начинает падать, ее все начинают продавать, что заставляет ее дешеветь дальше. И такое паническое падение продолжается долго, пока не наталкивается на это пресловутый уровень. Он, словно невидимая преграда, отбивает цену, как теннисный мячик. Говорят, это происходит тогда, когда иссякают все силы, толкавшие цену вниз. И я опять вспомнил свет, исходивший от белой свечи, которой я стал в самом конце сна. Я понял, что это был вещий сон. И мне действительно стало легче, впервые за последнюю неделю. Словно, я все это время тащил огромный чемодан, который вырывал руки с жилами из суставов, и он вдруг исчез.

Я попробовал вернуть в память картины из метро. Они вышли на свет, но поблекшие, лишенные жизни. И все вокруг них было окружено пониманием. И я оставил их в памяти, обернулся и стал смотреть вперед.

А впереди была жизнь. Она забилась в груди энергичными, мощными ударами сердца. Настолько мощными, что я чувствовал трение крови о стенки сосудов. Дыхание сбивалось, хотелось дышать чаще, глубже. Грязно серый цвет неба стал для меня нежным оттенком кофе “Латтэ”, а холодный ветер, жадно ворующий тепло - бодрящим бризом.

Мне выпал шанс продолжить жизнь, чего нельзя сказать о других, ехавших со мной в поезде метро. Это было словно выиграть в лотерею. Биение жизни было настолько сильным и всепоглощающим, что оно оставило любую тоску на периферии сознания. 

Раз уж мне выпал шанс еще пожить, было бы непозволительно его потратить впустую. Я должен, просто обязан перед собой, сделать все зависящее, чтобы осуществить свои мечты.

            Любой энергии требуется выход, любой силе - точка приложения. Жгучее желание действовать будоражило все мое бытие. Уже на седьмой день в больнице я вызвонил старого знакомого, и он, отпросившись с работы, привез мне в больницу мой ноутбук с GSM модемом и пакет апельсинов лично от себя.

К выписке у меня был готов примерный план действий. В принципе, я и так в свободное время просто ради интеллектуального удовольствия совершенствовал стратегии управления деньгами и портфельного инвестирования, а тут от скуки я просто просыпался с ними и засыпал. В последний день на больничной койке я доделал сайт визитку, на котором подробно описывались три стратегии вложения средств: для консерваторов, для рискованных и для совсем отчаянных.

Оставалось найти первого клиента. Это отдельная история, но с боем я его нашел. В первый раз он доверил мне не очень большую сумму. С такими объемами было сложно работать - слишком мало поля для маневров, нужно выигрывать сразу. С некоторой долей везения я увеличил его капитал на 18% за полгода. По мере увеличения денег на своем счету в моем клиенте просыпался азарт и жадность. В итоге они преодолели его страхи, и он вручил мне сумму в десять раз больше первой. И я его не расстроил.

По самой консервативной стратегии он в убыточном 2008 году удвоил свои деньги за год. На радостях он прислал ко мне своего друга, а дальше клиентов стало еще больше. Я до сих пор удивляюсь, почему я не сделал это раньше. Страх и лень меня держали зашоренным, не верящим в свои силы. Если бы не тот день, я бы сейчас и не сидел перед вами и не рассказывал бы обо всем этом.